Ежедневно мы читаем статистику количества заболевших COVID-19 в Украине и в мире, наблюдаем за ее динамикой. Часто сухие цифры становятся источником для распространения домыслов об опасности этого заболевания, а мифов вокруг него и так достаточно много. Статистика становится основой для размышлений, что делать с карантином – снова вводить прежние строгие ограничения или его нынешнего адаптивного формата будет достаточно? Как на самом деле проходит болезнь у пациентов и как с нею борются врачи, знают немногие. Но знание реальной картины позволяет отбросить панику и выбрать принципы правильного поведения в условиях распространения инфекции. Именно об этом в интервью ГолосUA рассказывает врач-инфекционист Киевской городской клинической больницы № 4 Евгений Дубровский.
– Мы каждый день видим статистику заболевших COVID-19 по Украине, статистику по Киеву. Какова реальная картина заболеваемости?
– Чтобы быть откровенным, за последний месяц-полтора ничего принципиально не поменялось. Я не могу, к сожалению, сказать, что больных мало. Это будет не совсем честно. Больные поступают в достаточном количестве, как и раньше. Но принципиально о какой-то вспышке, что резко что-то ухудшилось, что массовое поступление, говорить нельзя. В среднем в день поступает несколько десятков человек – до 30 максимум. День на день не приходится. Сегодня больше, завтра меньше. Обычно массовый наплыв происходит после больших праздников, когда 2-3 дня выходных, поэтому понедельник-вторник – самые тяжелые дни. Это понятно. В столице действует приказ, согласно которому, ни один пациент хоть с малейшим подозрением на респираторное заболевание не должен попасть сразу в больницу. Его нужно сначала проверить. Если человек не требует госпитализации, он это делает самостоятельно – в лаборатории, каждый сам выбирает способ, как сделать анализ. Но если нужна скорая помощь, ему нужно в больницу немедленно, он не попадет так просто в любое отделение. Он идет через нас. Это можно по-разному комментировать. Но это правильно, потому что мы знаем о массовых вспышках среди медперсонала, знаем, как заражались целые отделения и больницы. Через это город уже прошел. Этот вариант плохой. Поэтому придумали другой. Наша 4-я больница – это опорная база самых больших размеров, у нас самое большое количество коек. Сейчас это огромный госпиталь, куда поступают все с подозрением на COVID-19. За сутки мы принимаем решение. Если у человека будет позитивный результат, он остается у нас, и даже если есть какие-то сопутствующие заболевания, они будут лечиться на нашей территории. А если у пациента позитивный результат не подтверждается, он переводится дальше, он едет в неврологию, терапию по месту жительства, кардиологию, нейрохирургию, куда нужно. Нужно понимать, чтобы правильно делать акцент: люди поступают в большом количестве, нагрузка сложная, работать действительно очень тяжело, но это не все коронавирусные больные. Это с подозрением. Часть из них будет с коронавирусом, часть – нет. Но про какую-то адскую вспышку, что к нам поступают сотнями, это неправда.
– В каком состоянии поступают эти больные? Как они себя чувствуют?
– Мы не госпитализируем легкие формы. Легкие формы – это работа семейного врача, у них есть алгоритм, четкие приказы, инструкции, как вести нетяжелых пациентов. Все, кто к нам поступает – это средняя степень тяжести и тяжелая степень тяжести. Это не совсем простые пациенты, не те, у которых температура два дня, смотрят с чаем сериалы, и так проходит коронавирус. К нам поступают заведомо люди с осложнениями. Эти осложнения обусловлены обострением хронического заболевания, так происходит чаще всего. К нам поступают люди, у которых перенесен инсульт, лежачие больные, декомпенсированный диабет. Есть люди, у которых развивается вторичная пневмония. Они неделю-полторы безуспешно лечатся у семейного врача, у них ничего не получается, и они приезжают. В больнице есть все условия, чтобы оказывать помощь. Легкими формами мы практически не занимаемся.
– Сколько времени в среднем заболевший находится в больнице, около двух-трех недель или больше?
– Около 7-10-14 дней. В зависимости от степени тяжести, конечно. Но в среднем неосложненная форма – это 7-10 дней, до получения негативного результата ПЦР.
– А много людей, которые болеют бессимптомно?
– Что вообще понимать под словом «бессимптомный»? Если у пациента болело горло, была день-два невысокая температура, он мог на это и не обратить внимания. И рассказывает, что никаких жалоб не было. Таких мы называем «бессимптомными». Но правильнее говорить, что это легкие формы. Потому что бессимптомное носительство у коронавируса, как и у других ОРВИ, не доказано. Да, таких пациентов много, но мы их видим не в стационаре. Нам звонят, консультируются, ведь мы оказываем большую консультативную помощь по телефону. Каждый из врачей имеет личный спектр друзей и знакомых, окружение, с которым общается. Бессимптомных форм однозначно больше.
И именно здесь ключ к разгадке, откуда Минздрав постоянно берет такие большие цифры. Это не цифры тяжелых пациентов, которые находятся в больницах. Это цифры большого количества бессимптомных (легких) форм, которые вынуждены сейчас массово проверяться. Чтобы поиграть в футбол, поехать отдыхать на море, а уже открыты некоторые страны, чтобы выйти на работу в большой бизнес-центр или огромную компанию, необходима проверка на коронавирус. Не говоря уже о плановой госпитализации. Без негативного ПЦР доступ ко всему закрыт. Поэтому люди вынуждены сами, за свои деньги, проверяться.
В таких количествах диагностировали в марте, апреле? Конечно, нет. Только тех, кто попадал в больницу, обращались к семейному врачу. Был карантин, люди сидели дома. А сейчас все наоборот. Людям поступают предложения. Для этого им нужно получить ПЦР-справку. И это, в принципе, правильно. Таким образом, мы боремся с эпидемией, пытаемся устранить риски. Люди массово проверяются, и эта статистика, естественно, выросла. Давайте будем честными, если мы сравниваем апрель с мартом, когда процент обследованных людей составлял чуть ли не ноль, то сейчас, в сравнении, получаются, естественно, огромные цифры. Но это не показатель ухудшения ситуации. Это показатель работы массовой проверки.
– Таким образом, вырабатывается так называемый коллективный иммунитет?
– Конечно. Мы можем с радостью констатировать, что поскольку преобладают легкие нетяжелые формы, это прекрасный признак того, что иммунитет прекрасно справляется с этим вирусом, он не является какой-то биологической угрозой для всего населения. Разговоры, что это смертельная пандемия, которая уничтожит человечество – это просто нагнетание паники и переделка фактов. Не хочу показаться легкомысленным, мол, не обращаем внимания, и нет никакого вируса. Это не так. Наша основная задача – это защитить уязвимые группы риска.
Ключ к пониманию коронавируса находится в иммунитете. Если иммунитет у человека здоров, можно ничего не бояться. Если иммунитет проблемный, подорванный хроническими болезнями, неправильным образом жизни, отсутствием отдыха, диким стрессом на работе и в жизни, тогда для этих людей коронавирус представляет точно такую же опасность, как любой другой вирус. Будь-то вирус кори, ветрянки, гриппа и т. п. Нет разницы, какой вирус будет создавать проблемы таким иммуноослабленным людям. Поэтому получается, что все должно быть направлено на то, чтобы помогать этим группам риска. Не всю страну нужно запугивать и закатывать в карантин. Что я имею в виду? Например, дома для престарелых, онкодиспансеры, учреждения, наполненные пожилыми людьми с хроническими заболеваниями. Там нужно следить за персоналом, регулярно его проверять, чтобы он не был источником заражения, очень аккуратно смотреть, кто ходит, кто проведывает. Но речь идет не про всю страну, а про определенные группы населения.
– Что из себя представляет бессимптомная форма болезни?
– Это когда человек вообще не знает, что он переболел. Человеку надо справку, сделали ПЦРку, она позитивная. Человек даже и не думал и не гадал, что такое может быть.
– Нет ничего неестественного, что люди часто болеют именно бессимптомно?
– Не хочу говорить бессимптомно. Корректнее сказать, в легкой форме. Нет, ничего неестественного в этом нет. Мне тяжело говорить об отдаленных последствиях, это будет глупо, мы не знаем их. Мы очень осторожно присматриваемся, но пока, на данный момент, наши пациенты, с которыми мы имеем обратную связь, с которыми мы общаемся лично, живут нормально, все благополучно. А дальше будем смотреть, конечно. А преобладание легких форм, безусловно, хороший и позитивный прогноз на будущее.
– Насколько за последние месяцы продвинулись методы лечения? Появились ли какие-то новые принципы?
– Какого-то серьезного прогресса нет. Есть понимание происходящего. Уже поняли, что нужно обязательно добавлять кроверазжижающие препараты, согласно протоколу, они назначаются в начале лечения, потому что коронавирус склонен вызывать нарушения свертываемости крови. Всем, кому необходимо, конечно же, дается кислород. Только это ни в коем случае не аппарат искусственной вентиляции легких. ИВЛ – крик отчаяния в самых тяжелейших состояниях. Обычно, применяется кислородная маска для подачи централизованного кислорода или через концентратор. Обязательно используются антибактериальные препараты, чтобы предотвратить развитие вторичной бактериальной инфекции. Тяжелым пациентам даются антиретровирусные препараты, то есть препараты, которыми лечится СПИД. Вот, собственно говоря, и все, что относится непосредственно к COVID-19. Все остальное – лечение сопутствующих заболеваний.
– Насколько тяжело работать медперсоналу именно в этот период?
– Конечно, в разы тяжелее, чем когда были обычные рабочие будни. Тяжесть связана с использованием защитных костюмов. В эту жару это просто нереально – 10 минут и ты весь насквозь мокрый. Это просто какая-то мука. Все равно, что в такую 30-градусную жару сверху одеть клеенку. Те же самые ощущения. Благо, что нам не нужно ходить в этом сутки. У нас есть чистые зоны. Мы можем после каждого больного переодеваться, но конечно, это все очень тяжело. Очень много бумажной работы. Как я уже сказал, многие пациенты задерживаются ненадолго. Где-то на сутки-двое, и нужны переводы. Эти переводы оказывают колоссальную нагрузку на всех. И на врачей, которые должны переписывать документы, писать выписки, бумаги на перевод. Это нагрузка на медсестер, которые делают массу звонков, передают рапорты во всякие инстанции. Плюс — это нагрузка на скорую помощь, которая сначала привозит пациентов, потом должна их перевозить в другие больницы. На это все тратятся ресурсы, время. Возможно, реальным выходом из ситуации было бы организовать изоляторы при каждой крупной больнице, чтобы пациенты не катались туда-сюда. Департамент решает этот вопрос, уже есть позитивные сдвиги.
– Эта нагрузка как-то распределяется?
– У нас опорных три больницы – 4-я, 9-я и Александровская. Нагрузка распределяется более-менее равномерно, но есть разные нюансы. Александровская больница может принять в разы меньше пациентов, поэтому основной наплыв рассчитан на нас. 9-я больница не может брать тяжелые формы, потому что у них там проблемы с кислородом. Как ни крути, 4-я больница самый опорный, ударный пункт в Киеве – по размерам, по оснащению и по всему.
– Хватает ли больничных коек?
– Конечно. У нас не одно инфекционное отделение принимает, а весь госпиталь развернут как единое целое. Примерно, 380 коек развернуто под коронавирус. Конечно, хватает, с головой.
– Каким-то образом медреформа добавила сложностей либо никак не повлияла на работу врачей?
– Насколько я знаю, инфекционная служба оказалась вне реформы, ее никто не трогает. Какие-то договора НСЗУ заключила, как-то финансируются пациенты, но мы как врачи-практики, каких-то серьезных изменений не увидели. Все пациенты лечатся бесплатно. Это официально, перепроверить очень легко. Все лекарства в наличии есть. Каждому пациенту один раз за время лечения разрешается сделать компьютерную томограмму за счет больницы, хотя вообще-то это платная процедура, это делают частные структуры. У больницы на это есть договор. Мы, как врачи, не увидели особых перемен. Люди лечатся, как и раньше. Никто с них не берет никаких денег.
– Вы касались вопроса карантина. Как Вы оцениваете ту форму карантина, которая есть на нынешний день?
– Нужно быть честным, этот карантин адаптивный, это не настоящий карантин, которым всех пугают, и, слава Богу, что он не такой. Я этому безумно рад. Адаптивный карантин подразумевает, что мы изолируем больных, они находятся на самоизоляции, здоровые люди свободно перемещаются и работают. Это правильно, потому что в контексте того, что мы видим, – легкие формы, мощный иммунный ответ, – нет смысла в строгой изоляции. Поэтому, когда я слышу, что кто-то собирается ужесточать карантин, меня это крайне удивляет. Ужесточение вообще лишено какого-то смысла, потому что инфекция уже пошла по естественному пути. Да, увы. Теперь это нормальный инфекционный процесс. Люди будут болеть, будут выздоравливать, будут нарабатывать коллективный иммунитет. И вся битва, борьба – только за группы риска. Повлиять и ограничить то, что уже происходит, просто нереально. Никакая маска, никакие меры существенно не повлияют на этот процесс. Если конечно, не закрыть снова всех дома. Но это безумие. Много дискуссий ведется вокруг бессимптомных форм. Одни считают, что она не является заразной, а другие с оговоркой говорят, что она является заразной только при очень близком контакте, как то: общая посуда, поцелуи. Уже всем понятно, что идущий по улице человек, даже без маски, не является биологическим оружием.
– Как много поступает тех, кто находится в группе риска?
– Умеренно. В группе риска онкобольные, ВИЧ-инфицированные, лежачие, ослабленные инсультами и инфарктами старики. Проблемы с сердечно-сосудистой системой у нас в стране всегда выступают на первое место. Эти люди должны сами понимать, как себя правильно вести. Что мы видим реально? В 7 утра бабушки с котомками в маршрутках, электричках, на передовых позициях, везде первые в очереди. В таком контексте это уже не проблема масштабов страны, а поведение каждого человека. Кто знает свои заболевания, свои проблемы, должен быть осторожным, беречь себя, не совать голову в петлю. А кто здоров и не имеет особых проблем по иммунитету не должен бояться.
Я когда-то я уже говорил, что сейчас коронавирус занимает не только в медицинскую плоскость, но это уже сфера уважения друг к другу. Раньше мы могли себе позволить с температурой кататься на работу, водить больных детей в школы и садики, студенты не хотели пропускать пары из-за насморка и т. п. Мы боялись увольнений, боялись ответных мер со стороны руководства, н/б в журнал. Сейчас стало понятным, что человек с температурой, кашлем опасен для окружающих. Даже несмотря на небольшой процент тяжелых форм, это влечет за собою массу проблем. Заболел – сиди дома. И руководство должно идти на встречу и поощрять такие действия. Мы должны понимать свою ответственность перед другими. А если человек здоров и никаких жалоб у него нет, то зачем его запугивать и ограничивать его права? Это лишнее.
– Очевидно, это правило касается не только коронавируса, но и обыкновенной простуды.
– Конечно. Тем более, что симптомы у всех ОРВИ практически схожие. Понять, где ковид или не ковид не получится. Все должны задуматься. Надо чуть-чуть перестроиться и быть более внимательными к себе и друг к другу.
– Может быть мы что-то упустили важное из Вашей работы и практики? Может, в плане обеспечения врачей?
– Хочется просто сказать, что к медикам уважение и признание должно быть не только на словах, не только рисовать им крылышки в фейсбуке, а чтобы это было реально в жизни. Потому что сейчас медики, в какой-то степени, превратились в изгоев. Их боятся, их хотят сделать виноватыми. Когда они заболевают, их винят в халатности, в неаккуратности, причем не понимают, что они находятся в сильнейшей группе риска, работают в очаге, где риск заразиться сумасшедший. Даже все меры предосторожности никогда 100-процентной гарантии безопасности не дадут. Мне больно и обидно слышать, когда где-то обманывают, не выплачивают заработные платы, где идут какие-то манипуляции. Пускай мы уже понимаем, что вирус не настолько страшный, не настолько смертельный, но в марте, апреле мы не знали этого всего, это было действительно страшно. Было непонятно, можно ли идти домой, как себя правильно вести, как общаться с домашними. Но медики не сбежали, массово все равно не уволились, как например в Харькове. Люди стали щитом между пациентами и вирусом, пытались справиться со всей этой неразберихой и паникой. А сейчас мы слышим, что сплошь и рядом какие-то репрессии, кого-то наказывают, кого-то ругают, кого-то лишают больничных. До сих пор нет медицинского страхования для медработников. Только выплаты семьям в случае смерти от COVID-19! Это не первая эпидемия и не последняя. Человечество проходит экзамен, проверку на то, что делать в таких ситуациях. Слава Богу, что вирус оказался не убийственно смертельным. А если бы это было действительно серьезное, с высокой летальностью заболевание? Представляете, какие последствия были бы.
– Насколько я понял, вирус приобрел естественный характер распространения. Говорят, на осень ситуация может обостриться. Ваш прогноз, не будет ли каких-то вторых, третьих волн пандемии, о которых часто говорят?
– Я думаю, что вирус прочно займет свое место, хотя бы ближайшее время, в структуре острых респираторных заболеваний, к которым мы привыкли. И мы, наверное, каждый год, каждую зиму будем проверяться не только на грипп, но и на коронавирус. Какое-то время люди будут к нему приспосабливаться, будет вырабатываться иммунитет. Пройдет, я не думаю, что много времени, все к нему привыкнут, и будем говорить: я в этом году болел гриппом, а я в этом году болел коронавирусом, ну хорошо-хорошо, поговорили и все. Потому что респираторных вирусов много, их больше 200. Есть намного более сильные и тяжелые – тот же грипп. Некоторые его штаммы собирали страшный урожай в разные года, когда эпидемии были более массовыми, но люди как-то более-менее спокойно относятся к этому. Все знают про те же самые группы риска, понимают, что если больной, нужно сидеть дома, не идти в гости, не отдавать больного ребенка на уход к бабушке. Такие обычные человеческие вещи должны быть понятны.
Коронавирус прошелся таким бичом по всему миру, люди встрепенулись, многие на ровном месте строят дикую панику, но все равно мы никуда от него не денемся. Это наш спутник, а на сколько времени, кто его знает, посмотрим. Есть масса разных теорий. Одни аналитики говорят, что этот вирус слабый, он не сможет занять свою нишу, все переболеют и он исчезнет. Другие наоборот говорят, что он с особенностями и будет еще долго. Будет видно. Но инфекционный процесс уже пошел, и пути назад нет.
– А вакцина от коронавируса нужна или нет?
– Вакцина – это очень серьезный медикамент. Это не витамины или даже антибиотики. Требуется очень серьезная проверка, исследования, чтобы она не причинила вреда. Вакцины сами по себе – величайшее благо для человечества. Но они должны быть БЕЗОПАСНЫМИ. Если вакцина причиняет вред – она не может быть рекомендована для массового употребления. Это очень опасные вещи. Никакое массовое бесконтрольное употребление вакцин без соответствующих исследований на мышах, крысах, обезьянах, с участием добровольцев, недопустимо. В противном случае это уже будет преступление. На это в реалиях уходит много времени. На данном этапе нам нужно учиться жить без вакцины.
По материалам: Голос